И Мелоди, хотя она всего лишь ребенок и каждый встречный становился ей лучшим другом, думала, что ее дядя Колин может достать луну и звезды с неба.

Даже Пом в итоге полюбил Ламберта, и хотя наказал его, но по-доброму. Но от одной мысли, что Пруденс может любить Ламберта больше, чем его, Эвана, все его благие порывы поутихли.

Что, если Пруденс бросит его? Что, если она сбежит с Ламбертом, Мелоди и Гектором и оставит его одного?

Нет, она так не поступит. Она не такая.

Мелоди прижалась к его боку и улыбнулась, история Горди Евы закончилась.

– А мне нравится эта игра, – заявила она. – Я уже играла в нее в «Браунсе».

– Какая игра?

– Прятки. Я очень хорошо прячусь, – застрекотала она, ее тоненький голосок поднимался над шумом надвигающейся бури. – Я могу сидеть тихо-тихо, и никто не может найти меня, кроме Билли-Вилли. Он очень умный. – Она опустила голову на плечо Эвану. – Ты тоже умный. Держу пари, ты бы тоже нашел меня.

– Ничуть, – отрывисто сказал он. – Все, что надо делать, – это слушать.

– О нет-нет! Я прячусь очень тихо. А еще иногда я засыпаю, и все бегают, ищут меня, а потом говорят, что очень волновались.

– Так, может, попробуешь и сейчас сделать то же самое?

– Нет, сейчас мне не спится.

– Мне тоже.

Их маленькое прибежище было немногим больше каменной коробки. Что-то вроде сарая за стенами монастыря. Строение слишком маленькое и низкое, чтобы упасть, как все остальные сооружения. Крыша покрыта черепицей и почти цела, хотя кое-где зияли щели. У него с Мелоди в самом укромном углу было даже что-то наподобие постели из листьев и соломы. Постель казалась ей высохшей и пыльной и затрещала, когда они присели на нее, но по крайней мере сухой и вполне удобной. Когда началась гроза, сквозь трещины в черепице они видели, как сверкает молния, отражаясь на квадратном полу.

Эван мужественно терпел, когда Мелоди визжала при каждой вспышке молнии. А когда гремел гром, даже Эван начинал дрожать.

– Не бойся, Мелли. Это как салют на набережной в день рождения принца.

– Салют?

Она бывала в Лондоне на праздновании дня рождения принца. И впервые увидела, как целый город взобрался на крыши, домов, чтобы посмотреть на представление над Брайтонским павильоном.

– Это как представление, когда в небо запускают огни, они взрываются, и сверху падают маленькие звездочки. Они хлопают, грохочут, и чем их больше, тем сильнее от них шум, они летят вниз, словно золотой или серебряный блестящий дождь.

– Я люблю звезды! – в восторге сказала она. – Золотые и блестящие.

– Ну так вот, у нас тут то же самое. У нас свой салют, только для нас.

Снова сверкнула молния, яркая и внезапная, секундой позже раздался тяжелый раскат грома. Эван вскрикнул и хлопнул в ладоши:

– Вот эта была ничего! Правда ведь хороша, Мелли?

Мелоди сидела с широко раскрытыми глазами, готовая расплакаться, и слабо хлопнула маленькими ладошками.

– Нет, так не пойдет, – сказал Эван. – Давай же!

Он поднял ее и усадил в дверной проем, чтобы она могла видеть великолепное представление, разыгрываемое небесами, и колышущееся от порывов ветра поле.

– Ну а теперь приготовься, нам предстоит захватывающее зрелище!

Мелоди прикусила губу, но приготовила ладошки и стала смотреть на небо. Когда сверкнула очередная молния, Эван вскрикнул и, пританцовывая, зааплодировал небесам. Мелоди неуверенно хихикнула, видя такое фиглярство, но после следующей вспышки сама вскочила на ноги и стала подпрыгивать вместе с ним.

– Вот здорово, Эван! Та молния тоже ведь была хороша?

Эван усмехнулся:

– Больше чем хороша, Мелли.

Мелли теперь не боялась.

Он понял это, и ему тоже стало не страшно.

Глава 28

Благодаря цепким, натруженным за годы работы рукам Пруденс умудрилась не скатиться по лестнице. Она сделала рывок по направлению к Колину.

Он безжизненно лежал на земляном полу подвала, в прямоугольнике света от двери, что находилась на верхней площадке лестницы.

Когда дверь захлопнулась, свет исчез, и Пруденс пришлось добираться до Колина на ощупь. Она почувствовала под пальцами какую-то твердую часть его тела в одежде. Голень. Постепенно она добралась до головы. На ощупь никаких кровоподтеков и шишек на ней не чувствовалось. От ее прикосновений он зашевелился, приподнялся на руках и встал на колени.

– Я ничего не вижу.

Она облегченно вздохнула.

– Мы в подвале.

– Я слышу, как идет дождь, – произнес он невнятно.

– Да, – успокаивающим тоном сказала она. – На улице буря.

Холодная, с налипшим песком и грязью рука вдруг коснулась ее руки и провела по ней сверху вниз!

– Пруденс?

– Да, да, это я.

Он запротестовал:

– Нет, ты слишком вежливая Пруденс, ненастоящая, не моя Пруденс?

Она слабо усмехнулась:

– Я здесь, здесь, папаша.

Он наклонился к ней и неразборчиво зашептал:

– Пруденс, здесь бандиты.

– Я знаю, папаша. – Она прикоснулась ладонью к его лбу: – Как вы себя чувствуете?

– Я плыву. А может быть, тону. Вроде бы все хорошо, но мне не нравится.

– Отлично. Запомните это. – Она встала и потянула его за руку: – Можете встать?

Он попытался подняться, но смог только удержаться на коленях.

– Пруденс…

– Да?

– Скажи еще раз «папаша».

Она прыснула:

– Папаша.

– Здесь бандиты, Пруденс.

– Я знаю, папаша.

– Мне надо прилечь. – Он выскользнул из ее объятий и обмяк на полу.

Она подумала, что это не самое плохое решение. Земля была грязная и холодная, но по крайней мере не сырая.

Оставив его лежать, она начала вслепую ощупывать пол и стены и вскоре сделала неутешительно маленький круг. Подвал оказался крошечным, чуть больше гардеробной, но заставленный по большей части банками с помидорами и пастернаками.

Никакой другой двери. Ни одного окна.

Выхода не было.

Она вернулась обратно к Колину. Вытерев руки от пыли, она встала перед ним на колени.

– Повернитесь! – Если он будет лежать на спине, то, в конце концов, не сможет нормально дышать. Он послушно перевернулся, при этом, зацепив ее руки, так что она перевернулась вместе с ним, распластавшись на его груди, лицом к лицу.

Она почувствовала его дыхание, неестественно сладкое из-за опиума.

– О, я чувствую твою грудь, – сказал он, будто продолжал диалог. – У тебя великолепная грудь.

– Э… Спасибо.

– «Спасибо, папаша». Мне нравится, когда ты меня так называешь, – заговорщически промурлыкал он. – Называй меня «папаша».

– Хорошо, папаша. – Интересно, ей нужно стараться, чтобы он бодрствовал, или лучше дать ему проспаться? Она как-то слышала, что если в таком случае человек уснет, то может никогда не проснуться, так что она потрясла его за плечо: – Просыпайтесь, Колин! Просыпайтесь, папаша! Он обхватил ее руками, крепко прижав к себе и уткнувшись носом в ее шею.

– Ты так хорошо пахнешь. Ты всегда хорошо пахнешь. Она уткнулась кулачками в его грудь и попыталась отодвинуться, но он держал ее слишком крепко. Он прижал ее к себе, лицом к лицу. Она почувствовала, как ее пронзил огонь желания. Как не вовремя.

Впрочем, это отличный способ согреться. И к тому же так ей легче будет следить за тем, чтобы он не уснул.

«Браво! Оправдать страсть таким рациональным объяснением! Да, думаю, это вполне уместно!»

Темнота сыграла с ней злую шутку. Она никогда не боялась ее. На самом деле ей даже нравилось, когда темнота укрывала ее от надоедливых глаз и освобождала ее от обязанности носить маску.

А теперь это ощущение свободы смешалось с ощущением опасности, а все вместе здорово стимулировало воображение. Колин с кувалдой в руках, с обнаженным торсом, блестящим от пота в заходящих лучах солнца. Колин, ласкающий ее грудь в ночи. Колин, сейчас лежащий под ней, прижал ее к своей груди, словно высеченной из гранита, его горячее дыхание обжигает ее шею и ухо.